Солнце было в зените. Шёл второй день поисков. На участке бывшего Западного фронта (места проведения в 1943-м Смоленской наступательной операции под кодовым названием «Суворов») стоял Сева. Это был высокий, энергичный молодой человек. По выходным, время от времени, он с «товарищами по цеху» выбирался в места для проведения поисков, а в дальнейшем — захоронения и занесения в архив останков солдат, погибших во времена Великой Отечественной войны. Сева был военнослужащим. У него имелось достаточно постоянной обязательной и нелегкой работы, но он считал необходимым брать на себя ещё и эту. Многие не понимали, некоторые поддерживали, но редко кто соглашался реально помочь.
Воскресенье выдалось солнечным и чересчур жарким, за полтора дня Сева с товарищами обследовали немалую территорию. Работать приходилось осторожно, в этих местах не было полноценных воинских захоронений, только, так называемое, верховое залегание останков: тела солдат, которые по каким-либо причинам не были погребены после боя. Вскапывали только верхнюю часть грунта — до 30 сантиметров. Но за всё время нашли лишь несколько осколков артиллерийских снарядов, пару котелков и фляжку для воды. Близилось время обеда, хотелось пить, но тут Севина лопата уперлась во что-то твердое. Это была человеческая кость.
Далее следует сложный этап эксгумации: необходимо с помощью кисточки очистить находку от земли и запечатлеть положение тела (вернее того, что от него осталось после нахождения в земле более 70 лет). Это заняло около часа, ребята пошли на обед, но Сева не любил прерывать работу на середине, и закончил очистку останков от верхнего слоя земли. Насколько стало понятно из увиденного, солдат (а это был, несомненно, он) лежал на груди, головой в сторону фронта. Форма его истлела полностью, лишь сапоги остались относительно целыми. При нахождении тела поисковики стараются производить минимальное количество манипуляций с ним. Но необходимо погрузить останки на специально припасенную плащ-палатку и отнести к «месту сбора». В дальнейшем оттуда «находки» отправляются «на большую землю» (в город, на экспертизу, где имеются соответствующие средства и возможности) для определения личности, а в дальнейшем — захоронения.
Сева позвал двоих товарищей, и вместе они задокументировали находку, переложили останки в специальные полиэтиленовые мешки, а затем — на плащ-палатку. Во время проведения эксгумации Сева заметил, как что-то блеснуло у самой земли. Он подошёл к месту находки и поднял небольшой металлический предмет, разглядывая его, задумчиво произнёс:
— Странный какой-то патрон, пуля... тупая.
— Это не патрон, двоечник, — сказал подошедший Денис, опытный «белый копатель», не первый год принимающий участие в поисковых операциях. Он всегда мог дать дельный совет об особенностях проведения эксгумации и многом другом, что касается раскопок, — в обычном патроне есть гильза, пуля и пороховой заряд, а в этом только первые две составляющие.
— С чего ты взял? — с недоверием уточнил Сева.
— Пуля не «тупая», она перевернута и снова вставлена в гильзу. Какой смысл после этого оставлять порох в патроне?
— А зачем вообще переворачивать пулю? — очередной раз не понял собеседника Сева.
— Чтобы сделать «жетон». В сорок первом современных жетонов еще не делали. Но для тех же нужд выпустили специальные пластиковые... или они из какого-то другого материала были, не помню... короче, капсулы. В них хранился вкладыш, на котором солдат делал запись о себе: ну там имя, фамилия, отчество, место жительства. Чтобы можно было определить, если... ну, сам понимаешь.
— А гильза тут при чём?
— Россия же, — ухмыльнулся Денис, — хоть и советская. Сделали мало, всем не хватало. И некоторые вояки выходили из положения таким вот образом, — он указал на гильзу в руках Севы, — но вариант это не лучший. Негерметично, вода попадает, и со временем бумага разлагается. Хотя эта могла сохраниться, она же, вроде, под телом лежала?
— Да, под... Хотя, может, и в кармане. Не уверен. Что-то я этих капсул, за время раскопок ни разу не встречал. Да и гильзу такую впервые вижу.
— Ну... солдаты — народ суеверный, знаешь ли и подобные вещи не очень любили... Плохая примета и всё такое, сам понимаешь. Ты её не вскрывай, Серёге отнеси, он специалист — пускай занимается.
Сергей Викторович был профессиональным археологом. На подобных раскопках обязательно должен присутствовать, как минимум, один специалист для засвидетельствования находок, работы на наиболее сложных участках и получения «Открытого листа» — права на организацию поисков. Он сидел в палатке в пятидесяти метрах от места последней находки. В тот момент, когда Сева зашел к археологу, тот рассматривал кусочек глиняного горшка, который он обнаружил вчера.
— Викторыч, у меня тут находочка одна, — начал разговор Сева.
— Ты знаешь, что этот горшок, вероятнее всего, был сделан еще в середине позапрошлого века, — говорил Сергей, не обращая внимания на слова вошедшего, и вообще, как будто, продолжал разговор, который вёл уже давно. — Я пока не могу сказать точно, — он поправил очки на переносице, — но после проведения некоторых анализов...
— Я жетон нашёл, — перебил его Сева, он знал, если Сергея не остановить, тот может рассказывать о своих (не особо интересных для остальных, между прочим) находках по несколько часов.
— Какой жетон? — удивился Сергей.
— Времен войны, — сказал Сева, несколько озадаченный вопросом, — вот! — он показал гильзу.
Археолог подскочил со своего раскладного стула и подошёл к посетителю:
— Это не жетон, — он аккуратно забрал гильзу из Севиных рук. — В годы Великой Отечественной войны их ещё не было, а личные опознавательные знаки — эбонитовые контейнеры, прекратили выпускать в тысяча девятьсот сорок втором, с введением красноармейских книжек, но тогда некоторые умельцы придумали средство, как помочь потомкам определить их личность. После своей смерти, разумеется...
— Да знаю я, — снова перебил собеседника Сева, — давай меньше базарь и вскрывай её уже, — нетерпеливо проговорил он.
— Я не базарю, а излагаю историю, — нравоучительным тоном произнес Сергей.
— Да, да, понятно.
— Пошли к столу, — сказал Сергей, уже продвигаясь к средине палатки, где стоял раскладной стол с пинцетом, лампой, осколками снарядов и другой, на взгляд постороннего человека, абсолютно ненужной мелочью.
Он взял пару инструментов, внешним видом напоминающих щипцы или плоскогубцы. С их помощью отделил пулю от горловины гильзы. После этого археолог пинцетом осторожно достал из контейнера листок бумаги, скатанный в трубочку. Листок был не больше трех сантиметров в ширину, а когда Сергей его развернул — оказался, примерно, такого же размера в длину.
— Как сохранился, ты посмотри! — с восхищением проговорил археолог. Сева взглянул на листок, тот действительно выглядел неплохо: бумага пожелтела, но можно было без труда разобрать, что написано аккуратными мелкими буквами посредине:
«Шашков Иван Александрович, 20 мая 1921 г.р.
Смоленская обл., Мосальский р-н, п. Заря.
ул. Ленинского Комсомола, дом 35».
— Ваня значит... Молодой-то какой, — задумчиво проговорил Сева. — «Смоленская наступательная» в каком была? В сорок третьем, вроде. Вот, тогда, наверное, и погиб. Он, кстати, головой к фронту лежал — в атаке, видимо...
— Да, — протянул, Серега, — но этого мы уже не узнаем.
— Только эта гильза знает, — задумчиво проговорил Сева, — да и вообще она, наверное, очень много всего знает.
— Не соглашусь, — авторитетно заявил Сергей, — тут на донце набит год выпуска, она изготовлена в тысяча девятьсот сорок третьем — так что видела она совсем немного.
— Ты не обижайся, Серёг, но какой же ты зануда, никакой романтики в тебе нет, — закончил разговор Сева, выходя из палатки.
***
Стемнело. Мария Захарова шла домой с завода. Её смена заканчивалась в 20.00, а начиналась в 08.00, до утра необходимо приготовить еду на следующий день для матери и сына, постирать вещи и хоть немного вздремнуть. Работы было много, Маша очень устала, но понимала, что нужно держаться, некоторым намного хуже, чем ей. Они на войне. Шёл 1943 год.
Мария работала на Челябинском заводе № 78 имени Серго Орджоникидзе. Так сложилось. Она получила туда распределение после техникума. А через два года началась война. Завод перешёл на круглосуточное производство, трудились в две смены, увеличили объём выпускаемой продукции в несколько раз. Стало намного тяжелее, но Маша работала, как могла, со всей отдачей и ответственностью. Она понимала, как много зависит от неё, её работы. Маша обтачивала гильзы. Эта часть винтовочного патрона калибра 7,62 миллиметра создавалась в пять основных этапов: вытягивание, обжиг, установка капсюля и обтачивание дула со шляпкой. И все эти действия завершались на Машином «рубеже». От неё зависело, насколько крепко будет держаться пуля в дульной части гильзы, сработает ли капсюль в соответствии с предназначением, не отсыреет ли порох при нахождении патрона во влажном климате или под дождём на протяжении долгого времени.
Первые два года войны Маша просто выполняла свои обязанности. Она делала всё по инструкции и в соответствии с требованиями. Но всё изменилось три месяца назад.
Алексей и Маша поженились за полтора года до начала войны, в декабре 1939 года. Через год у них родился сын. Еще через полгода Леша попал под мобилизацию и отправился на Западный фронт. Каждый месяц он присылал домой письма, в которых сообщал, что у него всё хорошо, а советская армия — сильнейшая в мире и что «мы победим». Маша верила и, со слезами на глазах, читала письма Андрейке и матери... В январе 1943 года письма от мужа не было. А в конце февраля пришла похоронка. В ней было указано, что Алексей Захаров пал в боях за Родину близ деревни Алепино в Новогудиновском районе Смоленской области, на Калининском фронте, сражался храбро и погиб от пули немецко-фашистских захватчиков, попавшей ему в сердце.
После этого жизнь Маши практически не изменилась. Она так же ходила на завод, готовила на троих и продолжала жить. Только иногда, наблюдая за спящим в кроватке сыном, не получалось сдержать слёз. И молодая вдова приняла решение: перепроверять каждую гильзу, которую она вытачивает — все они должны быть идеальными! Скорость обточки снижать нельзя, но она просто обязана повысить качество, ведь любая гильза, изготовленная ею, может нести пулю, которая сразит фашиста, убившего её мужа. Маша решила, что повышение качества — её прямая обязанность, долг перед мужем, и она исполняла его, как могла.
В один из дней, за час до окончания смены, она обратила внимание на гильзу более светлую, чем остальные. Это необычно, цвет гильз в одной партии всегда одинаков (он зависит от сплава металлов и температуры изготовления, которые не меняются). Но одна отличалась, она была чуть ярче, цвет — насыщеннее. Маша проверила несколько раз, побоялась, что есть какой-то дефект, но нет: гильза прочная, горловина — нужного размера, а капсюль — рабочий. Почему-то Маше показалось, что это особая гильза и с её помощью совершится что-то значительное. Возможно именно ради этой гильзы безутешная вдова и мать последние месяцы работала вдвое усерднее...
Маша ошибалась. Пуле, которую нёс этот патрон, не суждено было вылететь из ствола винтовки. Незнакомый Маше молодой солдат вынул её из гильзы, высыпал порох на землю... На небольшом клочке бумаги он аккуратным мелким почерком написал свои личные данные, свернул записку трубочкой и вложил в пустую гильзу. Затем повернул пулю острием к гильзе и плотно вогнал ее обратно рукояткой штык-ножа. Повертел в пальцах, осматривая, и, явно довольный результатом, положил контейнер в левый нагрудный карман гимнастерки, поближе к сердцу.
***
Солнце взошло. Рассвет был очень красивым. Но Ваня не обращал на него внимания. Он ждал начала наступления. Первую в своей жизни настоящую атаку. Шёл декабрь 1941 года.
Его готовили к этому почти три месяца, но всё равно было очень страшно. Руки и зубы дрожали, а ноги замерзли, но не от холода. Он понимал, что через час уже его могут убить, но был готов к атаке. Рядом в траншее сидел совершенно невозмутимый Саня и скручивал папиросу.
Командир одного из отделений тысяча двести четвертого стрелкового полка, старший сержант Мещеряков Александр, начал служить ещё до начала войны. При каждом удобном случае он делился опытом с Ваней и всем своим отделением, помогал познать особенности военной жизни:
— Скоро артобстрел начнётся, — задумчиво произнес Саня, лизнув край папиросной бумаги.
— Откуда ты знаешь? — Ваня почувствовал, как сердце упало куда-то в район левой стопы.
— Разведка доложила, — улыбнулся Александр. — Не переживай, мы в траншее, а здесь практически безопасно. Поражают осколки снаряда, не сам взрыв, они разлетаются в стороны и немного вверх. Ну а мы — под землёй.
— А если попадёт в траншею?
— Это вряд ли, да и траншею я тебя не просто так заставлял копать не по прямой, а с изломами — осколки далеко не пролетят. Так что успокойся и жди команды. И, кстати, запомни, если услышал свист снаряда — это хорошо, значит, он летит не в тебя.
Вдалеке послышались глухие удары, как будто били молотком по перевернутому вверх дном ведру. Саня крикнул: «Ложись!» и укрылся в окопе.
Ваня распластался на земле и попытался вжаться в дно окопа, насколько это было возможно. Через несколько секунд он услышал свист. Затем начались взрывы. Они гремели несмолкающей чередой. Кроме них и свиста (звука, с которым снаряды подлетали к земле) ничего не было слышно. Когда взрывы отгремели, Ваня почувствовал, что его трясут за ворот гимнастёрки. Он поднял глаза, это был Саня. Командир отделения кричал, Ваня ничего не слышал, но понял, что нужно вставать. Началась атака.
Слух вернулся, когда Ваня пробежал уже половину пути до окопов противника. Он услышал выстрелы, пригнулся, но продолжил бежать. Краем глаза видел, что рядом с ним бежит всё его отделение, чуть впереди двигался командир. Было страшно, но нужно бежать и атаковать, ведь противник уже здесь, а позади, в каких-то двухстах километрах — Москва.
Атака закончилась удачно. Более опытные товарищи говорили, что успешно проведённое наступление — большая редкость, война начиналась не очень хорошо.
Для Вани первый бой прошёл просто отлично, ведь он остался жив и даже не был ранен.
Прошло неполных два года. Александр получил несерьёзное, на первый взгляд, ранение и был отправлен в госпиталь. В полк он так и не вернулся. Ивана назначили командиром отделения. Он был уже опытным солдатом. Не так давно удача, наконец, перешла на сторону Красной армии. В ноябре 1942 года произошло контрнаступление под Сталинградом, об этом писали в военной корреспонденции, которая доходила до Ваниного полка. И после этого советские войска неспешно, но неотвратимо смещали противника в сторону государственной границы.
Не так давно в их батальон привезли «жетоны-идентификаторы» — эбонитовые контейнеры-капсулы с незаполненными записками о бойцах, в которых нужно было указать свои личные данные. К этому времени такие опознавательные знаки уже сняли с производства и снабжения, так что раздавали остатки — хватило только одной роте. Многие ребята не хотели «привлекать смерть» таким заполнением некролога еще при жизни. Ваня с ними согласен не был. Он знал, что может погибнуть в любое время, как и все остальные, и не хотел, чтобы его не смогли опознать. Но «жетоны-идентификаторы» выдали не его роте...
Ожидалась очередная наступательная операция. Перед атакой всегда становилось не по себе. В обороне процент погибших был в разы меньше, однако Ваня понимал, атаковать необходимо, иначе победы в этой войне не добиться. Нужно выгнать противника с территории Союза, как можно дальше, ну а потом — добить оккупанта.
С вечера выдали боеприпасы, это означало, что наступление начнётся ранним утром. Ваня получил на отделение несколько «цинков» (цинковый герметично запаянный ящик) с патронами. Как обычно, разделил и раздал их бойцам, потом начал готовить своё оружие и снаряжать магазины. Тут он обратил внимание на один патрон, отличающийся от остальных — гильза была светлее. Это необычно: как правило, вся партия была абсолютно идентична. И вот магазины снаряжены. Но опытный боец всегда делал небольшой запас — десять штук он отложил в карман штанов. А необычный патрон он решил, сам не зная почему, убрать в нагрудный карман.
Бой был тяжелый и кровопролитный, продолжался больше суток, но закончился взятием рубежа обороны противника. В отделении Вани из шести человек в живых осталось двое, и только он избежал ранения. Второго выжившего увезли в госпиталь. После отправки вышедшего из строя бойца в тыл, Ваня вспомнил о необычном патроне, лежащем в кармане. Достал его и с трепетом посмотрел на этот, отличный от всей партии, боеприпас. Ваня не был суеверным, но решил оставить патрон при себе. Он видел, как ребята из другой роты собственноручно делали идентификационный жетон. После очередного боя он извлёк пулю из гильзы и высыпал порох на землю...
Прошло два месяца, Красная армия продвигалась в сторону государственной границы. Доходила информация, что на некоторых участках она даже вышла за территорию Советского Союза.
Ванин стрелковый полк, в составе тридцать девятой армии, ожидал начала наступательной операции, которая должна была привести к разгрому левого крыла группы армий «Центр» и освободить Смоленск. Сам сержант Шашков был готов к бою: оружие почищено, магазины снаряжены, фляжка заполнена, саперная лопатка наточена, а «счастливая гильза» (как её стал именовать Ваня) — в левом нагрудном кармане гимнастёрки. Атака планировалась на 5 утра. Командир сказал, что, возможно, наступать придётся под артиллерийским огнём противника. Но Ваню это не пугало, он верил в свой талисман и опыт, приобретенный за два года войны. Наконец, он перестал испытывать чувство всепоглощающего страха, когда думал о предстоящей атаке. «Счастливая гильза» помогала ему быть храбрее.
Началась артподготовка, отовсюду раздавались свист снарядов, взрывы, визг осколков и пуль. И сержант Шашков вспомнил свою первую атаку — как он тогда испугался, ничего не слышал, не видел. Сейчас он был совсем другим.
«За Родину, вперёд!» — это поднялся из окопа капитан Нестеров — командир роты, ему вторили взводные и командиры отделений. Ваня тоже закричал и побежал. Первые несколько десятков метров он преодолел по прямой, потом начал двигаться зигзагами. Ваня знал — не нужно думать ни о чем, тело само сделает всё, что нужно. От него требуется только внимательно следить за окопом противника, а когда он увидит ненавистную каску, рука сама вскинет винтовку, глаз найдет целик, вторая рука подведёт под него мушку, раздастся выстрел, и существо, секунду назад целившееся в него, рухнет мертвым на дно окопа. Шашков продолжал движение, краем глаза он видел ребят из своего отделения, двигавшихся с ним наравне. Неожиданно почувствовал сильный толчок в спину, не смог удержать равновесие и упал лицом вниз, выкинув вперёд руки с винтовкой.
Кто его толкнул? Почему он не удержался на ногах?
Нужно вставать и догонять удаляющихся товарищей, но руки, сжимающие винтовку, не слушались, земля не отпускала. Он оттолкнул винтовку, попытался отжаться — не вышло. По спине разливалось тепло. Неужели пошёл дождь? Не похоже. Небо на горизонте ясное, голубое. Он знал, что где-то позади встаёт солнце, но не мог на него взглянуть, знал, что там сейчас очень красиво, он помнил ещё с первого своего боя, первой атаки, как красив рассвет. А еще он понял, что Саня, его командир отделения, был прав: свист снаряда, который летит в тебя — не слышишь.
Сержант Иван Шашков лежал на груди, головой в сторону фронта, его присыпало землей, поднятой от взрыва, винтовка лежала перед ним, а «счастливая гильза» находилась там, где он её хранил — в левом нагрудном кармане, поближе к сердцу.
***
...Маше показалось, что это особая гильза, и с её помощью будет совершено что-то значительное. И она не ошиблась. Эта гильза сохранила память о человеке.
